Как его только не называют: Музей КГБ, Квартира Дзержинского, Музей политического сыска. Да, в этом здании работал Дзержинский, здесь находился штаб питерского ЧК, а до того Гороховая, 2 была гнездом царской охранки. И нет, теперь тут Музей политической полиции, филиал Музея политической истории.
Над новой экспозицией работали долго. Успели изменить концепцию, перетряхивали списки документов и предметов, спорили с научными сотрудниками, кураторами, совещались и презентовали новые и новые варианты и детали решения.
На фотографиях и даже в пространстве самой экспозиции это усилие не разглядеть — слишком легкой она выглядит. Прозрачной. А как иначе, если речь идет об органах безопасности. Государственной безопасности.
Всего два зала, один другого теснее, а уместилось несколько эпох — с 1917 по 1953 годы. В первом — супрематический взрыв разносит «весь мир насилья». События нескольких недель, когда очевидным оказывается, что даже у большевиков выйти из плоскости госстроительсва не получится. А значит, и чрезвычайная комиссия нужна. Здесь задается стиль всей экспозиции. Пространство поверено не алгеброй, а геометрией. Красный, черный, их значение понятно. И серый — цвет тени.
Стекло. Не витрина, а окруженное хрупкой и прозрачной субстанцией пространство инсталляции. Висящий в воздухе звонок, прислоненная к стене дверь тюремной камеры, рухнувший рядом замок, стул для фотографирования заключенных (строгие профиль и фас), фотоаппарат, вырастающий из стены. Все предметы подлинные, взяты из одного места, но разобраны, разлетаются, так же как фигуры Малевича. И все это — под лестницей. Тихой сапой.
Папки, дела. Тут они горизонтальные — но не прилипли к стенам, а центростремительны, как и все здесь. Во втором зале эти папки лягут на столы. «Дела» не успокоятся, просто придет время работы по плану. Легли на зеленое сукно. Бесконечная горизонтальная поверхность. Здесь ничего не забывается, прошлое переползает из эпохи в эпоху. Из Гражданской войны в НЭП, оттуда — в тридцатые, к новой войне и к последним массовым делам.
Во втором зале — время потекло, выливаясь в структуры и аббревиатуры ВЧК, ОГПУ, НКВД, СМЕРШ — и те, и другие менялись, но сквозь них просвечивает: «за» — стенки исторического интерьера.
Во втором зале — время потекло, выливаясь в структуры и аббревиатуры ВЧК, ОГПУ, НКВД, СМЕРШ — и те, и другие менялись, но сквозь них просвечивает: «за» — стенки исторического интерьера.
На этом фоне и в ящиках столов — бритва А. Артузова; пуля, попавшая в Володарского; связка тяжелых, как из сказочного фильма о девице в темнице, ключей от дверей Внутренней тюрьмы; фотоальбомы щеголеватого Д. Быстролетова; как по нотам (как по шахматной записи) разыгранная партия операций «Трест» и «Синдикат»; рассредоточенная по столицам мира накануне Второй мировой агентурная сеть.
Иммерсивно. За стол можно присесть, полистать Дело Леньки Пантелеева, бесконечные списки награжденных или расстрелянных, виртуозов разведки, жертв, фотографии, биографии. Китель, фуражка — в застеколье. Как одежка для персонажа исторического представления. Бросается в глаза. А вот гнутого дерева чемодан того времени — пусть стоит неприметно, задвинут от глаз подальше. Такой пригодится в дальней дороге кому-то «из» — командированных или арестованных.
Музей — место объективного, документального. Мы не ставим оценок, но тут не обойтись без эмоционального. А оно даже в таких, казалось бы, бесстрастных вещах. Поднять голову — инфографика перетекает в фотографику. «Потрет эпохи» выразителен. Максимально использовано пространство. Нашлось место даже для черных птиц — никак не маркированных. Они нависают безымянными угрозами. И над зрителем, и над самой инфографикой. И над столом с бесконечной суконной скатертью, и над документами.
Перед тем как перейти в следующий раздел, оглянитесь. Лица, проплывающие на вертикальном, от пола до потолка экране. Их видишь, на них натыкаешься, как только попадаешь сюда, еще до того, как осмотреть экспозицию. Они запоминаются. Но теперь, когда эпоха изучена — стоит еще раз посмотреть в них. Не изменилось ли выражение лиц, вернее — не видите ли вы их теперь иначе?
