Сложный смысловой посыл, заданный научными сотрудниками музея потребовал дизайнерского решения, выходящего за рамки традиционного «музейного» мышления. Выставка посвящена превращению царской резиденции, каковой Гатчинский дворец оставался на протяжении двухсот лет, в музей. Процесс этот начался в феврале 1917-го и занял около года. «Своя школа» оказалась в ситуации, когда музейными и дизайнерскими средствами необходимо рассказать о музее же, и не просто о музее, а о его становлении, увидеть процесс в развитии.
Ведущей здесь оказывается метамузейная тема. Для соответствия экспозиционного решения такой многоуровневой концепции, необходимо было попытаться найти образ вне изобразительного контекста. Решающим оказалось то, что выставка последовательно развернута во времени классическим драматургическим образом — весна — лето — осень — зима.
При наложении списка ключевых экспонатов и судеб героев на эту временну́ю шкалу, почти естественно сложился текст, названный нами «Пьесой для реквизита». Он оказался точным камертоном, обозначив и настроение будущей экспозиции — почти чеховское, и выявив драматизм, позволивший выстроить даже не storytelling, а полноценный «роман жизни» (пользуясь термином Г. А. Товстоногова).
Зима, февраль. Князь Михаил Александрович, призраком появляющийся в опустевших залах дворца. Поезда проносятся мимо — с фронта в столицу, и останавливаются только чтобы выгрузить раненых. Сестры милосердия царской фамилии в местных госпиталях. В нескольких километрах — революция, но сюда по весне привычно наезжают дачники — известные писатели и художники. Искусствоведческая комиссия, сформированная чиновниками Временного правительства, описывает предметы гатчинского дворца. На какое-то время тут появляется и тут же исчезает из политики Керенский, чтобы навсегда связать свое имя с легендой о бегстве из дворца в женском платье.
Кружева, театральный занавес, простыни, медицинский бинт, портянки, солдатский подворотничок, снег, заносящий парки, оставшиеся без присмотра, традиционная музейная табличка-этикетка. И рефреном — красный «двух революций».
Из этих мотивов вырастает изобразительное решение, в основе которого цветовые и фактурные доминанты: белая тканая материя и красная строчка — и в смысле ткацком, и в смысле текстовом.
Стены выставочных залов тотально драпируем белой бязью. Этикетки, так же отпечатанные на белой ткани, вручную пришиваем к драпировкам красной нитью. Где-то строчка выходит за пределы этикетажа, оставляя яркий трассирующий след.
Витрины сплошь покрыты текстами. Красными. Красный стремительно несет тебя из зала в зал бесконечно длинной анфилады Арсенального каре. Но в конце экспозиции — внезапная остановка. Как будто поезд заехал в тупик. Перед зрителями — неподвижный красный вагон. Вместо окон — зеркала, зеркала, зеркала…
